Посвящаю Анне Гавриной

Улыбка тут, улыбка там,

она такая...

Вы знаете,

таким бы быть желал я вам!

Всегда задорная, лихая,

всегда весёлый шум и гам,

и в «опенспейсе», и не только,

всегда приветлива, и сколько

глубокой чистой доброты

несли лица ее черты!

Мы мало с ней общались, каюсь.

По делу, в общей суете.

И мне порой она казалась

Цветущей розой в январе...

Январь прошел, за ним весна,

и лета звон, весёлый, рьяный,

а на ресепшне — она!

Нет, нет, другая. Ты не пьяный.

Она. Шкатулка. Деревянная.

Для одного. Для подаяния.

Не знаю, пел ли ей дождь,

когда сквозь пелену мрака

в далёкой стране хирурга нож

прорывался в темную обитель рака.

Не знаю, думала ли она о том,

о чем все мы понимали,

не знаю; знаю точно об одном:

надежды своей она не теряла.

Капает дождь, по-восточному густо,

плачет бамбук, шмах, шмах.

На улицах мокро, на улицах пусто,

лишь капли, как слезы: шмах, шмах.

Трубки, железки, катетеры,

капельницы, кровь, бинты,

угасающие палаты метры,

подстреленные крылья мечты.

И кошки в носках, да, кошки!

И радость — в холодный Фейсбук.

Она не жила понарошку —

она простиралась вокруг!

Помнит ветер твой искренний смех,

и некогда ему уснуть.

Ну а ты спи. Спи за нас за всех.

И все страданья забудь!